Михаил Ремизов: Промышленности не хватает внятного целеполагания со стороны государства

Когда президент России назначил вице-премьера Дмитрия Рогозинаответственным за возрождение отечественного ВПК, Рогозин как Председатель Военно-промышленной комиссии при правительстве сформировал Общественный совет, позже переименованный в Экспертный совет при Председателе ВПК. Какие сейчас стоят задачи перед Советом? Кто в него входит? Как будет развиваться сотрудничество с регионами в рамках этого Совета? Как он влияет на оборонную и промышленную политику страны? Обо всем этом мы побеседовали с председателем президиума Экспертного совета Михаилом Ремизовым.

– Михаил Витальевич, расскажите об основных функциях Экспертного совета Председателя Военно-промышленной комиссии при правительстве. Почему Общественный совет был переименован вЭкспертный? Каким образом те исследования, которые Вы проводите, те рекомендации, которые Вы формируете, транслируются в решения, принимаемые в области оборонно-промышленного комплекса?

– Сфера ОПК традиционно закрытая. Здесь публичности мало. Однако вопросы национальной безопасности, подходов к промышленной политике, научно-технического развития не должны решаться только лишь за закрытыми дверями. Это было бы неправильно. Они требуют четкого целеполагания, стратегического анализа и прогноза. А бюрократия сама по себе не может обеспечить себя целеполаганием и стратегией. Для этого необходимы координация, взаимодействие профессиональных, отраслевых сред, научного сообщества, государственной власти. Деятельность нашего Совета связана с развитием модели взаимодействия государственной власти с профессиональными средами. В России это слабое звено – все сами по себе: чиновники, промышленники, ученые, банкиры. Если в США или Германии налажена эффективная система коммуникации, то у нас такая система пока не сложилась. Поэтому Совет и был переименовал в Экспертный. Мы поставили перед собой задачу независимой экспертизы.

– Бюрократия обычно не склонна к переменам.

– Бюрократия – это механизм по поддержке существующих структур. А применительно к сегодняшнему состоянию ОПК и нашей промышленности в целом сохранение статус-кво – не самая удачная задача. Здесь нужно ставить задачи развития.

– Получается, что Экспертный совет – это некий внешний интеллектуальный центр по отношению к ВПК. А как формируется его состав?

– Это внешний экспертный центр по отношению к аппарату Военно-промышленной комиссии, к департаменту ОПК в составе аппарата правительства и т.д. При Военно-промышленной комиссии за минувший год были созданы также «отраслевые» советы по отдельным направлениям – авиастроению, кораблестроению, космической деятельности и другие. Создан Совет по государственно-частному партнерству. Специфика Экспертного совета на фоне этих более специализированных структур – в ориентации на системные проблемы развития ОПК, сквозные для самых разных отраслей. Эти проблемы стоят на стыке военно-стратегического анализа, промышленной политики, научно-технической политики. Соответственно формируется и состав Экспертного совета – из представителей разных когорт. Это специалисты в сфере промышленной политики, военные ученые, представители академической и вузовской науки. Плюс представители медиа – люди, которые профессионально пишут о проблемах ОПК и армии.

– Какие темы Вы выносите на обсуждение Совета, какие доклады были уже сделаны?

– В июле 2012 года Экспертный совет провел первое заседание. Тема первого заседания Совета была чрезвычайно актуальной, в особенности на тот момент – обсуждалась проблема мониторинга и предупреждения техногенных катастроф. Проводилось оно сразу после наводнения в Крымске. Тогда Председатель ВПК, вице-премьер Дмитрий Рогозин сформулировал тезис, что у нас система направлена на ликвидацию катастроф, а не на их предупреждение. И это так, к сожалению. По итогам работы Совета, уже в рамках специально созданной рабочей группы по данной проблеме были выработаны и переданы вице-премьеру практические рекомендации и предложения по формированию общенациональной системы мониторинга критически важных объектов.

Если говорить о публичных докладах, то первый из них был посвящен проблеме импорта вооружений и военной техники. Доклад был презентован в конце осени 2012 года, вскоре после отставки министра обороны Анатолия Сердюкова. Изначально он задумывался как полемика с политикой, проводимой Минобороны, а получилась некая ревизия итогов в сфере внешней закупочной политики. Доклад получил широкий резонанс в СМИ. Он был попыткой сформулировать некие общие принципы внешней закупочной политики в ситуации, когда мы оказались на развилке после ряда явно неудачных масштабных сделок. Когда я говорю «неудачных», я имею в виду, прежде всего, сам подход к делу, саму методологию работы госзаказчика. Существуют определенные правила цивилизованного ведения дел в этой сфере. Условно говоря, сначала военные должны поставить задачу и сформулировать ТЗ на те или иные виды вооружений. Затем совместно с промышленниками проанализировать, может ли его выполнить отечественная оборонка на имеющемся заделе или нужны новые разработки. Если установлено, что промышленность задачу выполнить не может, а разработки будут вестись слишком долго и дорого, можно поставить вопрос об импорте. Но в этом случае – провести конкурс потенциальных поставщиков, сравнительные испытания образцов техники, провести переговоры о трансферте технологий, локализации производств и иных видах офсетных соглашений (т.е. встречных инвестиций со стороны «продавца»).

Так вот, по большей части эти условия никто даже не думал выполнять. Это был пример примитивного, абсолютно неквалифицированного поведения госзаказчика. Это нанесло большой урон репутации нашей страны в сфере военно-технического сотрудничества. Но дело было не только в сердюковском «волюнтаризме». Просто в момент, когда у государства появились деньги на закупку военной техники, а промышленность еще не оправилась от «разрухи», открылось окно возможностей для импорта готовой продукции военного назначения. Кто-то должен был на этом сыграть. Это же гораздо проще, чем восстанавливать промышленность и науку. И это намного «интереснее» с точки зрения коррупции. Маржа покупателей и посредников в сфере импорта вооружений может быть несопоставимо выше, чем в производственных процессах внутри страны. Т.е. соблазн идти по пути наименьшего сопротивления был очень большой. И этому соблазну нужно поставить ряд фильтров, ряд барьеров в виде строго соблюдаемых принципов и процедур внешней закупочной политики.

Соблазн увеличения импорта вооружений был колоссален. Но это было бы катастрофично для нашей национальной безопасности. В докладе мы показывали, что страны, сделавшие акцент на импорте вооружений, сталкивались с большими сложностями. В частности, эксплуатация военной техники была бы завязана на импорт комплектующих, а это чревато серьезными последствиями, особенно при вооруженных конфликтах. Нас бы держали на коротком поводке. Сторонники импорта ссылались на то, что у нас все дорого делают. Но те образцы техники, которые закупались, были даже дороже отечественных. Проблему эксплуатации импортного вооружения можно проиллюстрировать следующим примером. В Австрии через «кривые» схемы закупалось снайперское оружие. Без гарантии эксплуатации. И здесь возникает проблема нашей безопасности. Хотя австрийское оружие хорошее, но любая поломка выводила его из строя. При этом альтернатива по снайперскому оружию у нас теперь есть. Поэтому контракты, которые есть в этой сфере, мы рекомендовали пересмотреть. Это обычная практика на рынке оружия.

Наши рекомендации в определенной степени содействовали и организации деятельности Фонда перспективных исследований, закон о создании которого вышел в октябре 2012 года. Возникла долгая пауза до того, как фонд начал организационно оформляться. Мы ею воспользовались для проведения дискуссии о том, как должна быть устроена система инноватики в оборонке и какие приоритетные направления развития для фонда существуют. И надо сказать, что это было хорошо воспринято руководством фонда. Они реализуют многие из этих направлений. Это касается и той группы технологий, которые мы объединили в понятие «технологии человека» (это преимущественно биоинженерия органов), и приоритетных исследований по робототехнике. Здесь было интересно применить саму проблематику развития инновационной системы к технологиям оборонного назначения. Эти проблемы существуют и в гражданском секторе. Например, отсутствие спроса на инновации, отсутствие неких механизмов первичного финансирования разработок, и т.д.

Еще одна тема, которая обсуждалась на Совете, касалась проблем и перспектив отечественного судостроения. Помимо того, как преодолевается кризис в военном судостроении, возникает вопрос, что делать с гражданским судостроением. Сейчас наши компании, прежде всего Роснефть, Газпром, Совкомфлот, начинают формировать большой спрос на морскую технику для добычи углеводородов на шельфе и их транспортировки по Северному морскому пути. Насколько можно судить, все стратегические решения приняты. У нас сегодня появляется потенциально огромный спрос на морскую технику и суда. Нельзя допустить, чтобы заказ на них ушел за границу. Нужно, чтобы эти деньги работали в российской экономике, работали на ее рост – об этом постоянно твердит наш президент. А если при спорной рентабельности нефтегазовых проектов на нашем шельфе львиная доля расходов по ним, т.е. на закупку морской техники, уйдет за границу, будет в высшей степени обидно. Экспертным советом был сделан анализ проблем и перспектив отрасли и даны соответствующие рекомендации правительству.

С момента формирования Совета мы себя заявили как сторонники активной промышленной политики. Судостроение относится к тем компетенциям, которые хочется иметь у себя в стране – здесь высокая добавленная стоимость, востребованы высококвалифицированные рабочие и инженерные кадры, передовые научные разработки. Важно также и то, что развитие отрасли дает высокий мультипликативный эффект в части развития других машиностроительных отраслей (производство двигательных установок, навигационного оборудования и т.д.) и металлообработки. И разговоры о том, что мы не сможем конкурировать в этой отрасли, когда есть Корея, Япония, Китай, они от лукавого.

Свежий пример тому – опыт Бразилии, где в минувшее десятилетие практически с нуля была создана масштабная гражданская судостроительная промышленность. Напомню, что в конце 1990-х бразильское правительство жестко запретило национальным компаниям, в первую очередь добывающим и транспортирующим нефть, заказывать строительство судов в других странах, если возможно их строить на отечественных предприятиях. Бразильское законодательство требует, чтобы при постройке судов или изготовлении комплектующего оборудования до 70% объема работ было выполнено бразильскими рабочими. Плюс низкие процентные ставки по кредитам, налоговые и другие льготы. Как итог, в 2012 году Бразилия с 18 судоверфями заняла четвертое место в мире по объему портфеля заказов после азиатских грандов. А количество занятых в отрасли выросло до 60 тыс. человек (в 1990-х было 2,5 тысячи). Большой объем заказов от национальных компаний, четкая координация спроса и предложения со стороны властей, жесткие требования к локализации производства для иностранцев, длинные дешевые деньги от банков — вот рецепт бразильского успеха в судостроении.

Причем у них даже не было задела в судостроении, который есть у нас, а была только ресурсная база (нефть), которая у нас также имеется. Но мы почему-то пока не готовы проводить последовательную и активную промышленную политику в этой сфере.

– Есть стратегия встроиться в международное разделения труда, в некую нишу или стать, по существу, вспомогательным производством для крупных международных игроков. Можно ли решить это противоречие при помощи закона о промышленной политике, которого пока и нет?

– Сомневаюсь, что при помощи закона можно решить эту проблему. Не хватает именно стратегического планирования, когда государство ставит задачи. Будет задача – бизнес подтянет ресурсы и инвестиции под нее. Внятное целеполагание от государства – это то, чего нам не хватает в разных отраслях промышленности при том, что ситуация во многих высокотехнологичных отраслях схожая. В декабре 2013 года у нас было заседание Совета, посвященное космической тематике. Мы до сих пор там имеем компетенции на уровне лучших мировых образцов, в особенности в части создания средств выведения полезной нагрузки в космос. Но при этом в части производства спутников и оказания услуг на их основе – у нас, по большому счету, провал. Напомню, что в космической деятельности львиная доля рынка – это, к сожалению, вовсе не производство средств выведения и соответствующие услуги, где мы сильны, а производство спутников и услуги на их базе. И на этом рынке наша доля мизерная как в плане услуг, так и в плане производства самих спутников. Более того, мы даже для себя спутники за рубежом заказываем за государственные деньги, хотя у нас есть предприятия, которые могут их изготавливать. Да, у них есть проблемы с конкурентоспособностью, которые нужно решать. Если нужно – меняя организационные схемы, меняя систему стимулов, поощряя внутреннюю конкуренцию. Но просто отдать госзаказ за границу – это полный примитив. Так у нас самих ничего не появится никогда.

– С точки зрения долгосрочной промышленной политики есть две проблемы. Первая – проблема кадров, включая проблему зарплаты в отраслях. Вторая – цена кредитных ресурсов. Может, какие-то доклады стоит посвятить этим проблемам?

– Действительно, кадры – это сейчас самая большая проблема. Все начинается со школы – у нас плохо с профориентацией школьников: как известно, ребята хотят быть менеджерами, экономистами, юристами и т.д., но никак не инженерами, конструкторами, операторами сложного оборудования. Очень мало предпосылок к тому, что дети выберут технические специальности по окончании школы. У нас сохраняется низкий престиж технических специальностей. Здесь нужен комплекс мер по мотивации молодежи, включая создание на новой базе системы детского научно-технического творчества. У нас есть группа, которая работает над этими проектами.

Второе слабое звено – это связка абитуриент – вуз – предприятия ОПК. Зачастую на целевой набор идут самые слабые абитуриенты. Но даже они не доходят до предприятий, так как часто отчисляются из вузов из-за плохой успеваемости. Помимо этого важно, чтобы людей готовили именно под запросы работодателей, чтобы потом тем не приходилось их переобучать. Сейчас пилотные проекты в этом направлении ведутся в Санкт-Петербурге и Саратове.

Следующее слабое звено – это собственно закрепление человека на предприятии ОПК. Здесь слабая мотивация, низкая зарплата. И последнее слабое звено – это сам топ-менеджмент. Квалификационные требования к позициям директоров сейчас, как правило, не подразумевают инженерную квалификацию. Поэтому ключевые решения зачастую принимаются людьми, которые мало ориентируются в инженерной и производственной составляющей процессов. Это одна из причин многих аварий, катастроф. Более того, это важнейшая причина еще и низкого престижа инженерных профессий. Объясню, почему. Люди с техническим образованием, которые работают на предприятиях, понимают, что не поднимутся выше определенного уровня, что они упираются в потолок. А наверху все равно будут финансисты с нужными связями. На самом деле это ключевая проблема, вопрос ко всей государственной кадровой политике. В звене отраслевого и корпоративного управления она должна быть больше ориентирована на технократов. Например, НАСА предъявляет два требования к руководителям: достижения в инженерной сфере плюс владение проектным менеджментом. Понятно, что это сложно. Но когда инженерные навыки и способности к управлению соединяются, мы получаем хорошего руководителя.

– На развитие предприятиям нужны большие средства, а их невозможно взять по адекватным процентным ставкам.

– В оборонке ситуация с процентными ставками на кредиты чуть лучше, чем в других отраслях экономики. Достаточному количеству предприятий кредиты предоставляются на льготных условиях, поскольку государство компенсирует ставку процента по кредиту. Принята модель финансирования, когда предприятию не дают сразу всех положенных денег, но компенсируют ставку процента в случае, если оно берет кредит. Кроме того, государство само дает средства на техническое перевооружение посредством ФЦП «Развитие ОПК на 2011–2020 годы». Этот инструмент часто критикуют. Если ты приобретаешь оборудование на перевооружение за собственный счет, то покупаешь, что тебе нужно. А если государство выделяет финансирование, то покупается подчас то, что потом простаивает. Но пока другой модели техперевооружения у нас нет. Рентабельность большинства предприятий недостаточна для того, чтобы они проводили обновление фондов за свой счет.

– По поводу регионов. О некоторых вещах Вы сказали. Но есть ли у Экспертного совета если не стратегия, то целенаправленная работа с представителями регионов, или она планируется? Что бы Вы приветствовали, какие инициативы регионов?

– По сути, основные производственные активы расположены, конечно же, не в столице, а в регионах – Екатеринбурге и Перми, Туле и Ижевске, Комсомольске-на-Амуре и Арсеньеве и т.д. Но при этом важно понимать, что большинство серийных заводов и конструкторских бюро скомпонованы в различные корпорации и холдинги со штаб-квартирами в Москве: ОАК, ОСК, Корпорация «Алмаз-Антей», ОДК и другие холдинги Ростеха. То есть производство у нас в регионах, а управление и контроль – в Москве. Региональные руководители печалятся из-за этого, ведь их влияние на стратегии развития предприятий совсем незначительно. Холдинговая структура, исходя из своих соображений, часто совершенно правильных и прагматичных, может принять решение о закрытии завода, а губернатор ничего не может сделать. В итоге ему достаются только проблемы – повышение социальной напряженности и большое количество безработных. Это действительно серьезный конфликт интересов. Нельзя не учитывать региональные интересы. Иногда оптимизация холдинговой структуры и реструктуризация предприятий носят явно негативный характер. Но серьезной независимой экспертизы по этой теме пока нет.

– Военно-промышленная комиссия, Экспертный совет, Фонд перспективных исследований – это все звенья цепочки долгосрочной стратегии по возрождению ВПК. Есть ли риск того, что нынешняя ситуация в экономике приведет к сокращению программ? Многие говорят, что стратегия сильно раздута и непосильна для страны.

– Какой-то пересмотр бюджета, наверное, будет. Скорее всего, будут переноситься сроки выполнения этих программ вправо на один-два года. По большинству позиций это не критично. Более того, это даже на руку промышленности, так как она не всегда готова освоить стремительно растущий и при этом уже огромный объем военных заказов. Интереснее вопрос, по каким направлениям будут переноситься сроки. Взять, к примеру, судостроение: нам больше всего не хватает кораблей береговой охраны. Даже катеров, которые могли бы контролировать нашу экономическую зону. Но для правительства это относительно мелкая проблема, поэтому здесь возможен перенос сроков. А вот строительство атомных ракетоносцев утверждается на президентском уровне. Так что здесь менять что-то боязно. То же самое можно сказать по сухопутной технике. Сегодня это слабое звено для нашей армии. Но если не считать громких проектов типа «Армата», это направление не входит в число политических приоритетов. В итоге важно, чтобы не получилось так: «знаковые», громкие и дорогие проекты останутся в силе, а более дешевые и насущные позиции будут «оптимизированы».